— Он открыл для себя мир секса, — улыбнулась Анна.
— «Открыл»? Он ведет себя так, словно сам изобрел его. Но, понимаешь, я не возражаю против этого, потому что с самого начала его влекло ко мне без всякого секса. И, Анна, он хочет детей. Его жена была плоскогрудой любительницей верховой езды из Мэриленда, детей у нее так и не было.
— Но, Джен, ведь он уже немолод… и почему ты настолько уверена, что сможешь забеременеть?
— Понимаешь, у меня было семь абортов. Мой организм постоянно готов к беременности, требует ее. А когда я сказала Уину, что хочу оставить кино и нарожать детей, он даже заплакал от счастья, по-настоящему заплакал, Анна. Он понял, что жизнь обделила его тем, что он больше всего хотел, — лишила его детей и женщины, которую он смог бы полюбить. Вот почему он с головой ушел в свою политическую деятельность. Ему ровным счетом наплевать на политическую карьеру. Он говорит, что республиканцы все равно не добьются победы на президентских выборах — по крайней мере, в ближайшие восемь лет, — и что его отзовут из Сената уже за одно то, что он женится на кинозвезде. Просто он хочет того же, что и я, — свой дом и детей.
— Уинстон знает, сколько тебе лет на самом деле? Дженифер счастливо кивнула.
— Это привело его в неописуемый восторг. Разумеется, я не сказала ему о маленьких рубчиках у меня за ушами, чтобы не пугать его. Он склонен думать, что я родом из Шангри-Ла. Но он обрадовался, что мне не двадцать с чем-то. Думал, я сочту его слишком старым. А однажды, когда я гостила у него на ферме и постоянно ходила там с простыми косичками и без всякой косметики, он сказал, что я выгляжу потрясающе. Ах, Анна, все так замечательно. На следующей неделе я лечу в Калифорнию и произвожу там эффект разорвавшейся бомбы: следующую картину, так и быть, закончу — уже сделаны натурные съемки, сшиты костюмы, но после этого — все! Пусть хоть удавятся. Я подо всем подвожу черту.
— Когда вы поженитесь?
— С сегодняшнего вечера мы будем открыто появляться вместе. Сначала идем в театр, потом на званый ужин в «21» с сенатором Белсоном и его женой. Вероятно, попадем во все завтрашние газеты, и Уин скромно признается, что мы помолвлены.
Анна улыбнулась.
— Я, наверное, увижу вас сегодня. Мы тоже идем в «21». Это будет поздний обед, так что мы, вероятно, будем еще там, когда вы приедете. У нас ничего интересного не будет — так, один из этих скучных обедов с некоторыми из покупателей компании Кевина.
Дженифер порывисто сжала руку Анны.
— Ах, подружка, ну разве это не замечательно! Мы обе прорвались на самый верх, у каждой из нас есть все — успех, уверенность в будущем, человек, которого любишь и уважаешь.
Анна улыбалась, однако чувствовала, как на нее наваливается становящаяся уже привычной тяжесть.
В тот вечер она видела их в «21». Дженифер вся сияла от счастья, и Анне пришлось признать, что сенатор Адамс — действительно импозантный мужчина. Высокий, с коротко постриженными волосами седовато-стального цвета, с плоским животом, что говорило о ежедневных тренировках в спортивном зале.
Дженифер подошла к их столику. Они представили своих спутников, после чего сенатор всячески старался сделать Анне как можно больше приятного.
— У меня такое ощущение, что я давно вас знаю, — сказал он ей. — Так часто вижу вас по телевидению, да и Дженифер постоянно о вас говорит.
Весь вечер Анна внимательно наблюдала за Дженифер. Та не сводила глаз с сенатора. Они у нее лучились нежностью, это были глаза влюбленной женщины. Анна даже позавидовала Дженифер. Она посмотрела на Кевина. Слава богу, что он выздоровел. Такой хороший и добрый. Боже, ну почему, почему она не испытывает к нему ни малейшего чувства? Если бы оно у нее было, она давным-давно вышла бы за него. Вспомнить только, как она обхаживала Лайона, даже предлагала ему жить на ее деньги. Но к Лайону ее привязывало нечто большее, чем просто секс, ей хотелось быть рядом с ним каждую минуту, жить его мыслями… «Боже мой, ну что я делаю, зачем извожу себя, — думала она. — Никакого Лайона больше нет. Как говорит Генри, я влюблена в созданный мною же образ…»
На следующий день все газеты сообщили о Дженифер на первых полосах. А сенатор Уинстон Адамс признал, что они поженятся в начале 1961 года. Подхваченная водоворотом исступленной радости и волнения, пронизывающих все ее существо, в сопровождении несущихся за нею вдогонку крупных газетных заголовков, она вернулась на Западное побережье сниматься в своей последней картине.
1961
Дженифер вернулась в Нью-Йорк в начале января. Сенатор Адамс на несколько дней задерживался в Вашингтоне, и Анна ходила с Дженифер по магазинам, где та придирчиво выбирала себе приданое.
— Все должно быть особенное, — утверждала она. — Яркое, броское, но, понимаешь, вместе с тем и приглушенное. Ты должна помочь мне, Анна.
Они были в примерочной «Бергдорфа», когда Дженифер вдруг неожиданно привалилась к стене.
— Анна, у тебя есть с собой анальгин? Лицо ее стало мертвенно-бледным, зрачки расширились. Продавщица бросилась за анальгином. Дженифер опустилась на стул.
— Ну что ты так испугалась, Анна? — Она вымученно улыбнулась. — Это всего лишь месячные. Пришли раньше срока; от всех этих волнений, наверное.
Анна успокоилась.
— Ты меня до смерти перепугала. Дженифер закурила сигарету.
— Сейчас отпустило. Но боль такая, словно все кости ломают. Вероятно, нечто подобное испытываешь при родах. Если это так, то надо будет подыскать хорошего анестезиолога, когда настанет время рожать.
Вернулась продавщица с анальгином, следом вбежала обеспокоенная заведующая секцией.
— И у меня все время так, — сказала она. — Прямо хоть на стенку лезь. Слава богу, что это случается только раз в месяц.
— Вам везет, — ответила ей Дженифер. — А у меня в последнее время они приходят каждые две-три недели.
Женщина покачала головой.
— У моей подруги меняется цикл. Месяцами ничего нет, и она до того переживает, что даже слегла на этой почве.
Дженифер выбрала себе три платья. Заведующая поблагодарила ее, попросила автограф для племянницы и пожелала ей всего доброго.
Некоторое время спустя, когда они сидели в кафе и пили кока-колу, Анна как бы мимоходом спросила:
— Кстати, Джен, когда ты проверялась последний раз? Дженифер задумалась.
— Так, подожди, последний аборт у меня был в Швеции — там они разрешены — значит, четыре года назад. Доктор сказал, что здоровье у меня отменное.
— Знаешь, тебе не мешает сходить провериться. У меня замечательный врач. Дженифер кивнула.
— Может быть, и схожу.
Заполняя карту, доктор Галенс держался спокойно и непринужденно. Осмотр закончился, Дженифер уже оделась и теперь сидела у его письменного стола.
— Давно это у вас? — спросил он.
— Несколько месяцев. Я бы и не думала об этом, но Анна меня то и дело тормошит. Кроме того, менструация длится по десять дней. На следующей неделе я выхожу замуж и просто хотела быть уверенной, что у меня все в порядке. Ведь я намерена сразу же забеременеть и родить.
Он кивнул.
— Сенатор сейчас в Нью-Йорке?
— Нет, в Вашингтоне и приедет сюда на следующей неделе.
— Тогда, возможно, вы ляжете в больницу сегодня?
— Сегодня? — Дженифер раздавила в пепельнице свою сигарету. — У меня что-то серьезное?
— Вовсе нет. Если бы на следующей неделе вы не планировали выходить замуж, я бы предложил вам подождать наступления следующей менструации и понаблюдать ее прохождение. У вас полипы в матке, это встречается довольно часто. Вы ляжете к нам сегодня, завтра мы сделаем чистку, а послезавтра вас выпишут. Несколько дней будут идти выделения, но если вы ляжете к нам сейчас, то ко дню свадьбы будете в полном порядке.
Встревоженная Анна связалась с доктором Галенсом. Тот ничего не утаил от Дженифер. Самое заурядное заболевание. Она помогла Дженифер собрать сумку и проводила ее в больницу.
Анна сидела в пустом приемном покое, Дженифер уже увели наверх. Она была рада, что у Дженифер ничего серьезного, — ведь ей так хочется ребенка. И она заслужила его. Интересно… несмотря на всю их близость, Джен так и не рассказала, почему она избавилась от ребенка Тони.