— Но я действительно стала нервнобольной, Джон, обнаружила у себя самые разные неврозы.

— Правда? Может, это от того, что ты — звезда, и если он излечит тебя от них, то ты, может быть, перестанешь быть самой собой. У меня тоже есть свои странности, но я не собираюсь выкладывать по двадцать пять долларов за визит только для того, чтобы выслушивать неизвестно от кого, что мой отец неправильно обращался со мной, или что я в детстве недополучил материнской любви. И что мне прикажешь делать, если я узнаю, что это действительно так? Ехать в Миннесоту и дать моему старику в нос? А ему восемьдесят лет. Или вызвать себе по телефону проститутку в седом парике, чтобы она нежно гладила меня по головке и поила из бутылочки, как мамаша? Послушай, все, что уже произошло, — это как вчерашняя газета. Только настоящее и будущее действительно имеют значение!

Она вздохнула.

— Тебя послушать, так все получается просто. Но когда ты проводишь в одиночестве всю долгую ночь напролет — боже, как ужасны эти ночи — и понимаешь, что тебе некому излить свою душу… Видишь ли, Джон, психиатр — он весь такой обтекаемый, мягкий. Весь распахнут тебе… стремится помочь. Он единственный, кому я могу довериться.

Джон встал.

— Ладно, сходи к нему сегодня вечером. Но послушай, Нили, сделай одолжение сама себе. Забудь об этих костюмах. Сыграй завтра эпизод в ночном клубе. Выучи текст, и давай сдадим картину в срок.

Она прищурила глаза.

— А-а, так вот для чего была вся эта душещипательная беседа. Захотел размягчить меня, прежде чем нанести смертельный удар.

Он пристукнул стаканом об стол.

— Может быть, ты и права — тебе необходим психиатр. Неужели это шоу-бизнес довел тебя до такого: заставил подозревать всех и каждого? Слушай, я говорил с тобой как отец, потому что не хочу стоять в стороне и смотреть, как ты со своим талантом катишься по наклонной.

— Почему же это я «качусь по наклонной»? Только потому, что не желаю надевать какой-то паршивый костюм?

— Нет. Потому что делаешь фильмы убыточными, и пока это будет так, никакой талант на свете не поможет тебе удержаться в шоу-бизнесе.

— Я приношу крупнейшие кассовые сборы. В этом году я во всех опросах иду на первом месте.

— Нили, когда акционеры складывают цифры, их решительно не интересует, какую строчку твое имя занимает в опросах или как часто о тебе говорят по радио. Что им пользы от того, что картина с твоим участием стала хитом, если она не приносит дохода?

— Не верю, что они терпят убытки, — упрямо стояла она на своем. — Просто они настолько напутаны телевидением, что хотят получить от моих картин такие суммы, на которых бы выезжала вся студия. Ну да, конечно… я должна работать, как бешеная, чтобы Шеф имел возможность восседать в своем дворце или в пляжном коттедже и трахать там всех новеньких подряд. И кто оплачивает все это? Я — своим талантом.

— Нили, в прошлом году три дешевые картины без единой звезды принесли доходов больше, чем две твои последние. Одна обошлась в восемьсот тысяч, а принесла четыре миллиона. Если не веришь, что твоя картина оказалась убыточной, спроси у своих поверенных.

— Да разве им можно доверять? Они же заодно с киностудией. Им нужно заниматься другими звездами, поэтому они всегда все делают по указке того, кто их нанимает.

— Тогда доверяй мне. Хотя бы попытайся…

— О'кей, тебе я доверяю. И это означает, что я должна явиться завтра на съемку в платье, которое торчит на мне колом?

— Нили, ты великолепно выглядишь в этом платье.

— Отвратительно я выгляжу. — Она налила себе еще виски.

— Нет. Просто тебе нужна одежда от Тэда Касабланки, и ничьих других моделей ты не хочешь. Но это невозможно.

— Неправда. — Она шмыгнула носом и вытерла глаза. — Сейчас ты говоришь прямо как доктор Митчел.

— В самом деле? Ну вот, ему ты доверяешь, а ведь он говорит тебе то же самое. Она улыбнулась.

— О'кей, может, ты и прав. — Умница. Приедешь завтра?

Она кивнула. Он поцеловал ее в щеку и вышел из бунгало.

Оставшись сидеть за столиком, Нили налила себе еще виски. Было уже около шести часов. Когда она прервала съемку, она позвонила доктору Митчелу и договорилась, что приедет в девять. Девять… визит продлится до десяти, домой она доберется не раньше одиннадцати, а ляжет не раньше двенадцати. Если она собирается учить слова к песенке для сцены в ночном клубе… Она позвонила доктору, отменила визит и отправилась домой.

Нили сидела в кровати, ужин стоял перед нею на подносе. Она пыталась запомнить слова. И зачем ей надо было пить виски днем? Да, именно так. Лечь в девять и сказать, чтобы разбудили в пять. С пяти до семи она легко выучит слова, а проспав восемь часов, она будет чувствовать себя превосходно.

Нили велела унести поднос, так и не притронувшись к еде. Заодно и ужин пропустит. Сегодня утром она весила сто три фунта. И потом, «куколки» быстрее действуют на голодный желудок. Она приняла две красных и одну желтую. Налила полбокала виски. Ее начала охватывать восхитительная расслабляющая дремота. Она отпила виски и стала ждать реакции — ощущения, как от наркоза, которое распространяется по всему телу и уносит в волшебную страну сна. Однако оно не наступало — только дремота. Этого недостаточно. Мысли еще проносились у нее в голове, а когда она в состоянии думать, то неизменно думает о своем одиночестве. А потом — о Тэде с его девицей. А у нее самой никого нет. Она одинока — точно так же, как тогда, когда еще танцевала с «Гаучерос», с Чарли и Диком, жила одна в незнакомых номерах гостиниц, где никому не было до нее дела.

Шея у нее взмокла, холодный пот заструился по спине, она почувствовала, что вся стала липкой. Она с трудом слезла с кровати и сменила пижаму. Доктор Митчел прав: ее организм начал привыкать к лекарствам. Может, еще одну желтенькую… нет, тогда утром у нее будет кружиться и трещать голова, а ведь ей еще нужно учить эти слова. Боже! Сегодня ей понадобились целых три зеленых «куколки», чтобы выдержать утренние съемки. Она налила полный бокал виски. Может, еще одну красненькую… да, они действуют быстрее. Нили проглотила лекарство. И не будет она допивать все это виски, только прихлебывать, пока капсулы не начнут действовать. Может, почитать, от этого ее всегда клонит ко сну. Анна прислала ей еще одну книгу Лайона, тоже из высокохудожественных. Она пролистала ее. Отзывы были хорошие, но что толку от отзывов? Книга не раскупается.

Нили вдруг захотелось, чтобы Анна оказалась рядом. Анна всегда знает, что делать. Жаль, что она так прославилась на телевидении. Не будь этого, Нили вызвала бы ее сюда и за две сотни в неделю сделала бы своим личным секретарем. Ух ты! Вот бы было здорово! Но Анна, должно быть, гребет деньги лопатой. Стоит только включить телевизор, обязательно увидишь, как Анна рекламирует то лак для ногтей, то губную помаду. А почему бы ей и не добиться успеха, особенно если верны все эти слухи о ней и об этом Гилморе. Но все равно, в Анне чувствуется порода и класс. Не то, что у Дженифер. Подумать только — говорят, что ее приглашают в Голливуд, а она отказывается. Дженифер отказывается от приглашения в Голливуд! Девушка зарабатывает бешеные деньги, заголяя задницу с титьками во французских фильмах. Кумир всех зрителей. Тоже мне искусство! Если бы Голливуд делал подобные фильмы, это была бы просто грязная порнография. В последнее время Голливуд стал таким чертовски высоконравственным: никаких тебе платьев с глубоким вырезом, ни поцелуев взасос — в каждом контракте специальные оговорки о нравственности. И вот этот самый Голливуд приглашает Дженифер на главные роли. Конечно, титьки и задницу ей прикроют. Но ее сделают звездой, станут платить ей точно такие же деньги, как и всем настоящим звездам, только за то, что она пройдется и приоткроет свои титьки!

Нили сделала еще один большой глоток. Сон так и не идет. Она просто пьянеет. И ей хочется есть. Боже, да она просто умирает с голоду! Она пожалела, что велела унести поднос. В холодильнике стоит икра. Нет… ей нельзя. Черт бы побрал Тэда, это он приучил ее к икре! Но костюмы ей и так почти в обтяжку. А все из-за выпивки. Ух ты! Она никогда ничего толком не ест, и если сейчас вдобавок ко всей этой выпивке она еще и наестся… Нет, это будет нечестно по отношению к Джону. Сегодня он был так мил. Интересно… а ведь раньше она и не замечала, как его голубые глаза идут к загорелому лицу. Ему, должно быть, под пятьдесят, но он красив. Джон… здесь… рядом с нею. Ух ты! Вот бы было здорово. В его объятиях она чувствовала бы себя защищенной.